Немецкие передовые части прошли земли Кузёмского сельсовета в начале октября 1941 года, не встречая здесь особого сопротивления со стороны наших войск, и покатили по старинной Варшавской дороге в сторону Москвы. Дорога эта видела многих захватчиков, идущих с мечом на нашу многострадальную землю. Но видела она и следствие этих походов - разбитые войска поляков, литовцев, французов и всех их приспешников. Плохое предзнаменование для Вермахта!

С приходом немцев в Спас-Деменский район все деревенские стали жить вообще, что называется, впроголодь. У колхозников достатка и так почти никогда не было, а тут ещё прошли на восток вначале отступающие красноармейцы, а потом особо не церемонившиеся с местным населением передовые немецкие части. 

По рассказам моего дяди Владимира Егоровича Зубкова, в деревне Кузёмки была расквартирована на постоянной основе немецкая тыловая часть, следив-шая за состоянием дороги и обеспечивавшая поступающее на фронт немецкое пополнение. Немцы также охраняли участки шоссейной и железной дорог, вхо-дящие в зону их ответственности. Понятно, что Варшавское шоссе и железная дорога всегда оставались под пристальным вниманием как партизан, так и советской авиации. Они систематически нарушали коммуникации врага, уничтожали его технику и живую силу. Поэтому для проведения восстановительных работ немцы широко привлекали жителей оккупированных районов, причём всех от мала до велика. 

На восстановлении дорог кроме местного населения работали и наши военнопленные, которых почти не кормили, но использовали на самых тяжёлых работах. Обычно они валили лес, пробивая с обеих сторон дорог 50-ти метровые просеки - защиту от партизан. Даже в 80-х годах прошлого века было ещё хорошо заметно, что деревья, растущие вдоль дорог, моложе основного лесного массива. Затем немцы минировали просеки, включая подходы к ним со стороны леса. 

У моей бабушки Степаниды Михайловны Зубковой жили двое немцев: один пожилой, другой значительно моложе, но старше первого по званию. По рассказам дяди Владимира, зла они им не делали. Иногда даже делились своей едой, угощали его и брата Николая сахаром и хлебом. Солдат, который был старше по возрасту, воевал в Первуюю мировую, был в нашем плену и поэтому мог изъясняться на русском. Он часто вспоминал свою семью, показывал Степаниде Михайловне фотографии жены и детей, переживал за них, особенно за своего сына, которого в тот год должны были призвать в армию. Немецкие квартиранты прекрасно знали, что муж моей бабушки и её старший сын где-то против них воюют и что после начала войны с Германией от них не пришло домой ни единой весточки. 

Было серое октябрьское утро, только что окончился комендантский час. Немцы сидели за столом, разговаривали и пили свой эрзац кофе. Степанида Михайловна что-то варила и хлопотала у печи, на которой лежали её младшие Николай и Владимир, как вдруг открылась дверь, и в дом вошёл заросший щетиной исхудалый человек в грязной, потрёпанной полувоенной одежде. Молодой немец немедленно схватился за винтовку: "Russisch soldat?".

В тот же момент вскрикнула моя бабушка и с рыданиями кинулась к вошедшему. Прижавшись к его груди, запричитала: "Сынок, Серёженька, родной мой!".

Дядя Володя вспоминал, что их с Николаем с печи как ветром сдуло. Узнав своего старшего брата, они тоже, заплакав, повисли на его плечах.

Ситуацию в доме разрядил пожилой немец, который что-то стал говорить молодому напарнику. Позднее он перевёл домашним свои слова: "Ну и что с того! Он домой пришёл. Чего тебе надо? Воевать он больше не будет. Оставь его в покое! Вот-вот война закончится, мы не сегодня-завтра Москву возьмём, и войне конец. У русских и так в деревнях мужиков нет. А работать за них кто будет?".

В деревне ничего не скроешь, многие знали, что в школе и в деревне Сергей Егорович Зубков был комсомольским секретарём, а в армии - младшим командиром. Его срочная служба началась ещё в 1940 году. В составе какого фронта он воевал, так и осталось неизвестным. Как он добрался до родной деревни, как умудрился сохранить документы, теперь уже никогда не узнать. Но ведь сохранил, ведь смог же! Скорее всего, его кадровый стрелковый полк был разбит под Вязьмой. Он пришёл в Кузёмки в 20-х числах октября 1941 года. 

На другой день после появления в деревне Сергей получил от немцев аusweis, что он является жителем Кузёмок. В выданном документе отмечалось, что ему под страхом смерти запрещается покидать деревню без разрешения. В общем, так или иначе, но в своей деревне Сергей Егорович легализовался. Не знаю, его ли вина, что фронт отодвигался от него быстрее, чем он к нему шёл. Но свою личную войну с немцами он явно не окончил. Дядя Владимир Егорович на мои расспросы не отвечал, но рассказывал, что Сергей иногда домой ночевать не приходил. Матери говорил, что ходит к невесте. А что другое он мог сказать, когда в доме квартировали немецкие солдаты? Однако и братья, и мать догадывались, что Сергей был напрямую связан с партизанами. Во всяком случае, сейчас точно известно, что он припрятал до поры до времени с дюжину винтовок, в будущем заговоривших с немцами на своём языке. Кроме того, с его ночными отсут-ствиями, что было особенно заметно, исчезала часть продуктов. В семье об этом помалкивали, интуитивно понимая, чем это может для них окончиться. 

 

Разгром немцев под Москвой, а также некоторые успехи советских войск на фронтах, наметившиеся к весне 1942, не могли не привести к активизации общей борьбы с захватчиками в тылу немецко-фашистских войск. Участились скоординированные с Красной Армией нападения партизан. Уже практически все эшелоны с боевой техникой и крупные колонны врага попадали под удары авиации. Немецкое командование понимало, что партизанское движение не может существовать без поддержки местного населения и что с приближением фронта к партизанским районам сопротивление в тылу немецких войск будет лишь нарастать. По сути, любая русская деревня являлась в той или иной степени пунктом опоры партизан. Конечно, деревня Кузёмки (в смысле её жителей) не являлась исключением из общего правила - вредить врагу, где только можно. Тем более, что располагалась она на стратегически важном для немцев Варшавском шоссе. Именно за выселение таких деревень в первую очередь и взялись немцы весной 1942 года. Совпадение это или нет, но эвакуация началось вскоре после того, как на склад боеприпасов, находившийся непосредственно в самой деревне Кузёмки, совершили налёт наши самолёты-штурмовики. 

По рассказам моих дядей, свидетелей произошедшего, в один из очень ветреных и солнечных дней конца марта со стороны леса параллельно дороге на предельно малой высоте и большой скорости над деревней пронеслась пара штурмовиков Ил-2. Пролетев деревню, самолёты ушли вверх, произвели боевой разворот и с пикирования в два захода очень точно сбросили бомбы и ударили из пушек по одному из крайних деревенских домов, который мгновенно заполыхал, превратившись под разрывами авиационных снарядов в огромный, раздуваемый ветром костёр. Всё произошло настолько неожиданно и быстро, что зенитного противодействия оказано не было. В этом хорошо охраняемом доме немцы организовали артиллерийский склад. Наши самолёты маневрировали уже над лесом на обратном курсе, когда произошёл сильнейший взрыв. Горящий дом разлетелся на части, но отдельные снаряды всё ещё продолжали взрываться. Бороться с пожаром было невозможно. По словам дяди Владимира, его старший брат Сергей почему-то в этот день еле скрывал свою радость. Понятно - на войне как на войне!

 

Через несколько дней (6 апреля 1942 г.) немцы подогнали машины и стали выгонять жителей из землянок и погребов, собирая всех у дороги. Не трогали только лежачих больных и ни на что не пригодных стариков - мол, такая рабочая скотина сама подохнет. Из взрослых людей немцы формировали колонны и гнали их пешком, кого в Рославль, кого в Спас-Деменск. Кого-то из молодёжи, включая взрослых детей, сразу отправляли в Германию в качестве дешёвой рабочей силы. 

Однако в немецкую эвакуацию попали не все. Кто-то из самых отчаянных подростков старшего возраста решил всеми правдами и неправдами избежать отъезда и уйти к партизанам. Помнится, мои дяди Владимир и Николай, ссылаясь на информацию, полученную от брата Сергея, рассказывали, как в их дом пришли ночные гости. Было это буквально перед самым пожаром. Люди из леса спросили у Сергея, не пора ли ему как воину Красной Армии вернуться к непосредственной боевой жизни. Пожар, а потом и подготовка к выселению деревенских жителей заставили Сергея действовать быстрее. Он создал и вооружил припрятанными винтовками боевую группу из 11-ти молодых ребят старшего школь-ного возраста, не пожелавших уезжать в немецкий тыл. Зная всё и вся в округе, они незаметно покинули деревню и, пройдя  10-15 километров, на одной из лесных опушек нарвались на немецкую засаду. Необстрелянные пацаны были вынуждены вступить в бой, в котором потеряли трех человек. Но всё же им удалось оторваться от преследования. В общем, переход к партизанам прошёл не совсем удачно, с ненужными потерями в ненужном боевом столкновении. 

В августе 1943 года партизанский отряд, в котором находился Сергей Егорович, в полном составе влился в один из стрелковых полков действующей армии. Проверку в контрразведке смерш мой дядя прошёл очень быстро. По послевоенным воспоминаниям бывших партизан, сержанта Зубкова через некоторое время направили писарем в распоряжение начальника штаба полка. Иными словами, его допустили к секретной работе. Понятно, что подобное назначение не бывает случайным. Конечно, учли его боевое и подпольное прошлое, семилетнее образование и обучение в полковой школе младших командиров. 

Сергей Егорович Зубков отдал свою жизнь при освобождении Белоруссии в июне 1944 г. В тот недоброй памяти день погибло сразу всё командование стрел-кового полка. Во время бомбёжки наших позиций бомба, сброшенная с немецкого самолёта, попала прямо в блиндаж командного пункта. Не выжил никто, в том числе и мой дядя Сергей, находившийся на КП полка. На чьё имя пришла на него похоронка в деревню Кузёмки, родственникам неизвестно. Его могила - поле боя, хоронить, в прямом смысле, было нечего. 

После большого пожара 

моя бабушка Степанида Михайловна вместе с сыновьями Николаем и Владимиром поселилась в погребе своего сгоревшего дома. По воспоминаниям братьев и соседей, от холода и сырости она сильно болела и совсем обезножила - не могла самостоятельно передвигаться. А через короткое время у неё насильно забрали детей и отправили в Рославль. Как и у целого ряда молодёжи, их дальнейший путь был предопределён - всех угоняли в Германию (говорили, в неметчину). Таким образом, моя бабушка осталась без родных, одна, в беспомощном состоянии, без мужа, без детей, без соседей, угнанных в неволю, и без какой-либо надежды на дальнейшее существование. Немецкого пайка больше не было. Впереди маячила голодная смерть. Её ослабленная психика такого не выдержала. Со слов Валентины Дмитриевны Зубковой, проживавшей в Калуге, Степанида распустила тесёмочку, привязала её к грядушке кровати, стала на колени, просунула в петлю голову и … ушла в иной мир. 

Примерно ту же историю повторила мне и моей супруге в конце августа 2011 года в нашу поездку в деревню Кузёмки одна из бывших соседок моей бабушки. В годы войны она была ребёнком. Очень сожалею, что тогда не записал её имя (баба Маня?). Она неспешно вместе со своей подругой подвела нас к месту, где когда-то стоял бабушкин дом. Мы молча вчетвером остановились у относительно большого, поросшего густой травой холма. Погреб бывшего дома и стал бабушкиной могилой. Сгорбившись и опираясь на палку, пожилая женщина продолжила ранее начатый разговор: "Вы простите нас, ничем тогда не могли помочь вашей бабушке, все очень голодали, выживали кто как мог. Бога ради, простите! Время такое было. Война! Люди кругом умирали. Вот и Степанида ваша здесь не одна лежит. Рядом с ней старика положили, который на улице помер. Он был не наш, не деревенский. Откуда пришёл - никто не знал. Весна в 1942-м поздняя была, земля вся промёрзла, людей в деревне - только обессилившие бабы, да и тех по пальцам одной руки пересчитать. Не по силам было могилу копать. Засыпали их в погребе землёй, что сверху рядом с вашим домом оттаяла. Простите, простите нас, Бога ради! Ничем не смогли помочь вашей бабушке! Простите!". 

С последними словами по её щекам потекли слёзы. Неожиданно она наклонилась и резко притянула к своим губам кисть моей руки. С трудом отняв руку, я стал бормотать в ответ изменившимся от волнения и смущения голосом: "Господи! Да что вы делаете? Да разве мы вас в чём-нибудь виним? Наоборот, благодарны вам, что вы всё показали и рассказали. Мы же понимаем, что было другое время и другие обстоятельства. Никто вас винить не может и не имеет на это право. Точно так же никому не позволено судить и мою бабушку. У нас у всех один судья, перед которым мы все будем в ответе". 

Вот такая она, невесёлая история к 80-летнему юбилею Победы получилась. Действительно - праздник со слезами на глазах!

О. Зубков, 

полковник в отставке.

г. Воронеж, 28 марта 2025 г.