Деревня оживала часов в пять утра. Вот потянулся дым из печных труб, в окнах забрезжил свет от керосиновых ламп. Нужно накормить детей перед уходом в школу, задать корм живности. С рассветом деревня замирала: дети в школе, взрослые на работе. Дома оставались лишь старые и малые. А ближе к вечеру она снова оживала. Дети пришли из школы, взрослые - с работы. Нужно наносить дров к печи, сена - корове, воды в избу для всяких нужд. А вода неблизко: один ключ на всю деревню. Кто-то несет ведра с водой  в руках, кто-то на коромысле, кто-то на саночках везет. А детворе сугробы нипочем: катаются, копают норы. В эту пору у каждой избы оживление. 

И вот в такой снежный февральский день зимой 1954 года ближе к вечеру в деревню Высокое со стороны Всходского района медленно втягивался цыганский обоз из 12-15 повозок. Были сани открытые, а были и кибитки, обтянутые чем попало.

Когда обоз остановился, один мужчина (видимо, их главный) что-то громко скомандовал. Из крытых кибиток сыпанули цыганки, и сразу каждая определилась, куда пробираться. Доля у них такая: кормить семью - и детей, и мужчин. А как это делать, их учить не надо. Их обучала сама кочевая жизнь.

А вот для деревни начался кошмар. Но деревня не дура. Она без команды «умерла» в течение минуты: на улице ни души, двери на засов. Затаились так, что никаких признаков жизни ни в одном дворе. Но в каждой хате в окно исподтишка наблюдают. В нашем окне было видно, как вдоль обоза шел лохматый цыган. Ну прямо не цыган, а цыганище - настоящий Будулай. На плече висит серьезный кнут (цыган без кнута, что рыбак без удочки или охотник без ружья). На ходу он что-то бурчал другим цыганам. У одних коней он задержался. На открытых санях под горкой соломы, покрытой попоной, что-то шевелилось. Будулай снял кнут и пару раз вытянул им вдоль попоны. Из-под нее вынырнула молодая цыганская физиономия и тут же затаилась. Тогда Будулай сдернул попону, и вот они, два голубя. Проморгали привал. Молодой рванул по сугробам в хвост обоза. А молодка, выбрав одну из хат, затрусила добывать хоть что-то.

Но все-таки вернемся к нашей хате. Уже в дверь тарабанят. Затаились, не шевелимся. Слышим, кто-то пробирается к окну. Через мерзлое стекло - цыганка: в руках ребятенок, завернут в абы что, ножки-ручки болтаются, орет на всю деревню. Наша матушка, пережившая войну с шестерыми детьми и сама искавшая в Белоруссии, где переночевать, как она могла не открыть. Но только она отодвинула щеколду, за дверью уже вторая цыганка, мать первой. Чего уж теперь задвигать щеколду. И пошло-поехало… Начали приходить, уходить новые лица. Контроль над избой потерян. Уже печь заправляется дровами. В складках юбок нашли несколько картофелин, попросили добавить. С нашего стожка сена для коровы позаимствовано для их лошади. Все углы и места вдоль стен заняты.

Стали ужинать. Женщины из карманов юбок достали кто что добыл: куски хлеба, кусочки сала, луковицы, морковины. Вот чего мы не знали, так это то, что цыгане любят пить чай. В нашей семье был большой ведерный самовар «Воронов и К°» производства  XIX века - семейная реликвия матушкиного рода. Мать-то была в девичестве Воронова. Когда мы после освобождения вернулись в деревню, у нас не было даже ложки, а вот самовар есть. Он был осенью 1941 года завернут в драную шубу и закопан  в конце огорода. И вот сохранился. А в 1998 году был продан в Севастополе одному коллекционеру (нам нечем было накормить внуков, и сами жили, как в 1945-47 годах).

Самовар дымил до полуночи. Но что с ним сделали!  Ума не приложу, откуда и на какие деньги в ту пору у цыган был настоящий индийский чай  со слонами. Беда в том, что они заварили чай прямо в самоваре. А когда краник забился, они переворачивали самовар вверх дном и наливали через край. Когда у нас жили немцы в 1941-43 годах, по ночам было спокойнее, чем в ту цыганскую ночь.

Съехали они на рассвете четко, быстро, организованно, как в армии: десять минут - и их нет. Весь обоз на Павлиново. Ничего у нас не пропало. Наоборот, у печи лежал хороший топор (наш-то был совсем плохонький), а за стеной ворох свежей соломы (видимо, компенсация за сено). А вот с самоваром мы возились, очищая его изнутри и песком, и кирпичом.

 

 

Года через два вышел Указ Верховного Совета СССР о прекращении кочевого образа жизни цыган. По этому указу женатому цыгану разрешалось иметь личную лошадь 10 лет. На ней он мог пахать, сеять, возить по найму, то есть за плату. Это их выручало. Шел 1956 год. Наш колхоз реорганизовался в совхоз «Дубровский». Кто и как определил, где должны жить цыгане, я не знаю. Но в нашей деревне оказалась внушительная семья цыган, состоявшая из трех братьев. Двое с женами и детьми, один холостой. Даже помню имена мужчин: Николай, Иван, Михаил. К тому времени в Высоком за околицей построили конюшню и коровник голов на 50-60. Выкопали вручную колодец. Воду доставали с помощью «журавля». А в стороне была избушка: посередине - плита дровяная, а по стенкам - полки. Называлось это сооружение «красный уголок»: на стенах плакаты «Вперед - к победе коммунизма!», стенд социалистического соревнования между доярками, фермами (надои, приплод), кто победил, кому подтянуться. На плите грели воду, чтобы мыть молочные бидоны, а доярки могли согреться, помыть руки, переодеться. Вот в это помещение и поселили цыган всех вместе с женами и детьми. Мужчины стали находкой для фермы, точнее - для лошадей. К коровам они не имели расположения, а вот лошади были и накормлены, и теплой водой напоены, упряжь в порядке. Конюшня устлана чистой соломой, прибрана и всегда охранялась. 

А вот женщины к крестьянскому труду совсем были не приспособлены. Гадать они уже не гадали, а просто приходили иногда и говорили: «Тетушка, если можно, свеколки, картошечки, ну сальца с ладонь». Иногда куда-то уходили, уезжали. Однажды я оказался цыганам полезен, а потому в «красном уголке» не единожды был желанным гостем.

 

 

Учился я в Спас-Деменске в школе имени Горького и иногда появлялся в Высоком проведать мать. Узрели цыгане во мне грамотея - письма писать. Когда за мной пришли в первый раз, матушка посла шуганула: «Вы что! Он 20 километров прошагал по сугробам. Ему только ночь переночевать - и в дорогу». Тогда за мной прислали не цыгана, а цыганку с лошадью с условием, что назад тоже привезут, где взяли. 

Удивительно, как это большое семейство умещалось на такой маленькой площади. Вдоль стен вкруговую - деревянные нары. На плите светит керосиновый фонарь «Летучая мышь». В избе тепло - протоплено. В темноте людей не видно, только глаза чуть сверкают. Около фонаря ученическая тетрадь и карандаш. Первая фраза должна была звучать по-цыгански, а написана русскими буквами. Я потом уточнил, что она означает. Это было «Да хранит вас Господь». А дальше, как у нас  славян: с приветом и пожеланиями… от кого. Шло перечисление не только тех, кто кругом сидел, лежал, стоял, но где-то существующих в природе людей. Это две страницы имен и фамилий,  иногда таких экзотических, что Перебейнос или Добрыйдень - это так себе. Потом перечислялось, кому это передается - опять две страницы имен, фамилий, кличек. Все это писалось под шум, выкрики, одобрение, возмущение. А далее шло содержание письма: кто родился, кто женился, кто умер, кто в каких краях - в общем, аудитория от Магадана до Молдавии и от Мариуполя до Архангельска. Итого выходило письмо листов семь-восемь. В Спас-Деменске я покупал конверт, чернилами подписывал адрес и опускал в ящик. 

Во время писания письма они поили меня чаем. Напиток  был сборный: присутствовал чай натуральный и какие-то травы, но от чая я взбадривался. Один раз проводить меня домой вызвалась молодая цыганка, раньше я ее не видел.  У них такое бывало: кто-то приходил, какое-то время жил. Ночь, темно. Только прикрыли  дверь в этот театр «Ромэн», она говорит: «Идем, я тебе погадаю, расскажу всю правду, что тебя ожидает».  Я говорю: «А почему на улице, на холоде? Нельзя там, в тепле, погадать?». Она меня к вороху сена зовет: мол, там холодно не будет. Еще был не разумен в этих делах, а докумекал, что в 12 часов ночи гадать с цыганкой в сене в девятом классе рано. 

 

 

Однажды (отвлекусь от наших высоковских цыган) представители этого народа  развели меня как лоха. Представьте себе: едет в поезде Севастополь - Москва в отпуск капитан Советской Армии. Впереди отпуск, никаких тревог. Где место капитана? Конечно, в вагоне-ресторане. Станция Запорожье, стоянка 15 минут. Дай подышу на перроне. Только моя нога коснулась земли, подлетают две молоденькие дамочки: одна - цыганка, вторая - славянской внешности. В руке цыганки 100 рублей одной бумажкой (тогда это была ого-го какая деньга). Цыганка мне: «Полковник! Золотой! Разменяй деньги, вот при купле чего-то там не могу разойтись». Капитан, услышав, что он полковник, да еще после ресторана, «поплыл» довольный. Достаю бумажник, отсчитываю 10 красненьких десяток, подаю цыганке. Не успел я второй рукой взять сотенную, подлетает еще одна цыганка и на тарабарском языке трещит, что ничего менять не надо, она все уладила. Первая цыганка возвращает мне мои же деньги. Когда я поднялся в вагон, решил положить деньги в бумажник. Разжимаю руку - на ладони пять десяток. Я смотрел же на ее руки, ничего не заметил! Что тут сказать? Ловкость рук и… и один из способов добывания на жизнь. Уже зла не держу. А тогда пришлось недостачу пополнить из заначки. А то как сказать жене, куда подевались целых пять десяток.

 

 

Потерял я из вида высоковских цыган на целых 40 лет. Периодически появлялся в Спас-Деменске, приходил к холмику своей матери. Каждый раз видел рядом чьи-то новые холмики, не памятники, просто кресты без имен. А несколько лет назад в день поминовения наши пути пересеклись. Разговорились. Оказывается, вот же где упокоились старые знакомцы. Все то поколение и даже уже их дети переселились сюда. 

Своеобразная это народность со своими нравами, обычаями. Но и они имеют право жить по-человечески. Совсем недавно был мой короткий диалог с молодыми цыганками. В аптеке образовалась очередь. А в полутора метрах передо мной две молодые девушки-цыганки. Они между собой обменивались на русском вперемешку с цыганским о нынешней действительности в нелицеприятном виде. Я решил подшутить и сказал: «Девушки, я понимаю, о чем вы говорите. Оставьте эти слова при себе». Когда я выходил из аптеки, эти цыганки меня поджидали. 

 

- Простите, разве вы цыган?

- Нет. Простите за дурачество, просто я 65 лет назад общался с цыганами, которые жили у нас на ферме.

- 65 лет назад - удивилась одна, - а мы и сегодня живем, как в хлеву.

Да, значит, мало продвинулась цивилизация для этого народа. По последней переписи населения в России проживает 221 тысяча цыган.

Заканчиваю словами из того цыганского письма: «Да хранит вас Господь».

П. Аристархов,