Дальше пишу со слов моей  покойной мамы.

 

4 октября 1941 года.  Вокруг сумятица, и если не паника, то какое-то жуткое беспокойство.  Советские войска, стоявшие в Лубинке и Новоалександровском, сворачиваются и уходят.  Вокруг только и разговоры о том, что немцы прорвали   оборону и к вечеру будут здесь.   Кто- то уезжал, кто-то прятался в окопах и укрытиях, вырытых от немецких бомбардировок стоявшими здесь солдатами. 

 - Нина,  уходи с солдатами под Москву, - сказала Нине мать, а моя бабушка и сунула в руки корзину с живым гусем.  -  Быстрее уходи!  Не думай о нас, спасайся!  

Нина схватила корзинку и быстро побежала в сторону Новоалександровского, забыв обуться, в тапках, несмотря на порхающие уже снежники. На краю Новоалександровского стояла группа военных. Выделялся старший по возрасту  в накинутой на плечи плащ-палатке, под  которой нельзя было разобрать звания, без фуражки - голова забинтована. Из-под  плащ- палатки были видны только широкие красные лампасы на галифе. Нина уже знала - такие лампасы только у генералов.  Да и по виду стоявших по стойке смирно командиров было видно, что человек с забинтованной головой имеет высокое звание. Некоторые, получив какое-то распоряжение от него, коротко козырнув, куда-то поспешно уходили. Улучив паузу, Нина подбежала к военному: «Дяденька генерал, возьмите меня с собой в Москву». На Нину из-под бинтов глянули безмерно уставшие и озабоченные глаза: «Возвращайся, девочка, к маме, с нами ты погибнешь. Мы не попадем в Москву. Немцы уже подходят к Юхнову. Возвращайся к маме».

Нина побежала обратно в Лубинку. Впереди, включив сирену, хищно, словно когтистые лапы ястреба, растопырив неуклюжие шасси, спикировала немецкая желтобрюхая «штука». Нина увидела, как от нее отделился колтешок и устремился к земле. «Бумм!» - гулко ударило впереди за кустами. «Штука» взмыла ввысь, и Нина побежала снова вперед, к дому. «Зачем он бросил туда бомбу?». Когда выбежала из кустов, поняла - в ручье плавали тела двух убитых красноармейцев. По стриженым головам с черными волосами поняла - то ли узбеки, то ли казахи. Со страхом обошла погибших. Дальше на лугу вокруг большой воронки от бомбы разбросаны черные  комья земли, разбитые повозки, убитые лошади с выпущенными кишками, тела погибших беженцев. Над телом убитой молодой женщины склонилась другая: «Сестренка моя дорогая!  Мы ж с тобой от самого Бобруйска пришли. Что ж ты меня здесь покинула! Как же я теперь одна?!». 

Онемев от ужаса, Нина стороной обежала страшное место: «Что поделать, просто день выдался такой. Сегодня все умирать будут, просто кто-то чуть  позже». Нина нашла своих в окопе, рассказала, что в Москву уже не пройти и лучше умирать со своими. 

Высоко в небе  с перекатывавшимся волнами гулом  шли длинные вереницы немецких самолетов.  «Хенкели», -  по звуку определила Нина. За месяц бомбежек она уже научилась разбираться в типах немецких самолетов. Юнкерсы гудели ровнее и ниже. Вдруг там, высоко в небе, произошли какая-то сумятица и волнение, все всматривались в высь. Там, среди верениц немецких бомбардировщиков, появился одинокий краснозвездный ястребок. Наш И-16, «Ишачок», как называли их тогда, влетел в эту гущу самолетов с черными крестами. Молнией на перехват метнулись три крестатых «Мессера». «Тррррр!  Тррррр! Тррррр!» - подобно треску рвущейся материи высоко в небе раздались сухие пулеметные очереди. «Ишачок»  увернулся и свечой взмыл вверх, зло огрызнувшись мессерам из пулеметов: «Тррррр!». - Мессеры веером разлетелись в стороны. 

Все неотрывно смотрели вверх: «Что ж ты, родимый,  прилетел сюда, в это пекло, на свою погибель? Улетай! Улетай быстрее отсюда!». Но ястребок не улетал. Зажатый тремя мессерами, он все выше и выше поднимался в серое октябрьское небо. «Трррр! Трррр! Трррр !»  -  с треском рвалась там, в вышине,  ткань. И вдруг -  вспышка, и ястребок стал отвесно падать вниз, оставляя слабый дымный след. Люди онемели и ожидали, когда в небе раскроется купол парашюта. «Ну что же ты, прыгай, прыгай!». Парашют так и не появился. Косо спикировав,  ястребок ударился в землю за кустами. Все бросились туда:  «Там же летчик! Может, он еще живой!». Когда Нина с другими подбежала ближе, стало видно, что самолет упал в небольшое болото, которое лубинские называли «Голый мошек». Над болотцем еще вились клубы дыма. Люди подбежали ближе в надежде обнаружить летчика и обреченно остановились, молча глядя, как в болоте заплывает водой большая черная воронка  да валяются по сторонам краснозвездные крылья. «Ну что поделать - просто день выдался такой: сегодня все умирают, и  черед остальных еще впереди».  

 

Много лет я вспоминал рассказ моей мамы, уже 23 года нет ее в живых, и я решил найти этот «Голый мошек», найти место гибели этого героя летчика. Я опрашивал местных старожилов, и мне удалось найти забытый всеми «Голый мошек», а сегодня я нашел место, куда упал наш краснозвездный ястребок в далеком октябре 1941 года.

Конечно же, сначала нашел «Голый мошек» - это отдельная история. Никто из местных не знал такого названия. Хутор Новоалександровский, Верхуличи,  Лубинка - никто. Как ни странно, я про него узнал в Спас- Деменске, у бабушки, которую мне подсказала спросить  жительница хутора Новоалександровский. 

Я приехал.

- Здравствуйте!

- Здравствуйте..,-  настороженно посмотрела на меня пожилая женщина. Я объяснил ей суть вопроса. Она даже рассмеялась: 

- Как никто не знает Голого мошека?!

 - А вы знаете?

 - Ну конечно, знаю!

 Она коротко объяснила мне, как к нему пройти. И я нашел. Нашел современную аэрофотосъемку этого района, на которой хорошо виден след падения самолета. А сегодня, привязываясь к файлу аэрофотосъемки, нашел и само место падения.

... «Кому память, кому слава, кому черная вода. Ни приметы,  ни следа...».  Ну  здравствуй,  герой! Тебя забыли. Ты уж прости. Просто день тогда выдался такой. Все умирали, и личная смерть каждого была его личным делом. Но я сохранил память о тебе и нашел тебя. Ты не забыт. И хотя твой прах глубоко в болоте, но память о твоем подвиге жива, и мы постараемся еще что-то для тебя сделать.   

У меня нет никаких оснований ставить под сомнение рассказ  моей мамы, которая до самой смерти вспоминала те страшные события. Сейчас уже наработан опыт подъема техники из глубины, и будем надеяться, что самолет с телом летчика будет поднят. Сегодня я даже не смог по топкой трясине подойти близко к месту падения самолета, рискуя провалиться и пополнить списки без вести пропавших.  Зимой, когда здесь все промерзнет, я попробую на лыжах с глубинником - рамкой просканировать эту воронку.

Мое отдельное и огромное спасибо  жительнице хутора Новоалександровский  Марии Матвиенко (Фомкиной). Именно с ее подсказки мне удалось найти Надежду Дмитриеву, жительницу Спас-Деменска, знавшую  и указавшую мне «Голый мошек». Низкий ей за это поклон и отдельная благодарность.

 

Будет далеко не полным  повествование  о том дне, если не продолжу дальше. 

А потом пришли немцы. Все ждали боя, стрельбы, криков. Но со стороны Широкого вдоль дороги, на которой были устроены надолбы (противотанковые заграждения), кто-то увидел людей, и раздался возглас:  «Ой,  наши солдаты бегут!».  

 Но это не были наши солдаты, это видимые по пояс из-за надолбов быстро ехали мотоциклисты в чужих мундирах и угловатых касках. За ними показались бронетранспортеры и машины. На краю Лубинки колонна остановилась. Жители деревни бросились в укрытие. Раздалась гортанная команда: «Айн,  цвай, драй!».  И затрещала длинная пулеметная очередь. Пули щелкали по стенам домов, выбивали стекла, срубали ветки яблонь в саду. И снова: «Айн, цвай,  драй!». И пули защелкали  вокруг траншеи, укрывшей деревенских. Люди с опаской выглядывали наружу: вдоль улицы  вереницей, настороженно пригнувшись и выставив стволы карабинов, шли немецкие солдаты. Увидев движение голов над бруствером окопа,  фашисты  остановились.

- Русский зольдат, выходьи!

Женщины и дети со страхом присели на дно траншеи. Снова крик, а затем в окоп, кувыркаясь в воздухе, полетела граната с длинной деревянной ручкой. Ударившись о стенку,  она, шипя,  упала на дно. Рядом оказалась  беженка, у которой были с собой какие-то мешки с вещами.  Она бросила их  на гранату. Под мешками глухо грохнуло. Все, молча,  ждали смерти. На краю   выросли фигуры немецких солдат. Они несколько секунд смотрели на людей, затем один сунул руку в карман, достал бинт  и бросил его в окоп.

- Матка ранен,  перевязайт, -  и пошли прочь.

Беженка, которая накрыла мешками гранату,  была ранена в бедро. А дальше началось:   визг поросят, кудахтанье кур. Немцы тащили из домов одеяла, перины  и кидали их на броню танков. Мимо Нины два немца с длинными чубами невиданных немецких стрижек гнали соседкину корову.  Один тащил ее за веревку, накинутую на рога, другой  сзади  подгонял прикладом карабина. Рядом шла соседка и причитала:

- Кормилица ты моя! Как же я теперь с детьми без тебя?

 Немцы,  гнавшие корову,  кривлялись, скалились и передразнивали соседку:  «Ыы-ы-ы!  Ыы-ы-ы!  Ы-ы-ы!». 

С хрустом завалив старый тын, в огород заехал задом грузовик.   Из него горохом посыпались солдаты. Они с лязгом вытаскивали широкие плоские штыки,   рубили кочаны капусты  и закидывали в кузов машины. За всем надменно наблюдал офицер в кожаном пальто. Нина взглянула на мать. Та, словно неживая,  стояла,  опустив руки,  и наблюдала эту картину с презрением в глазах. Офицер тоже бросал короткие взгляды на мать.  Неожиданно сунул руку в карман пальто и подошел.

- Немецкий зольдат даром не берьет!  -  и сунул в омертвевшие руки матери какие-то цветастые бумажки - немецкие  деньги. Мать так и осталась стоять, бумажки выпали из ее рук. А мимо, обдавая смрадной копотью, поехали танки, на броне которых, положив грязные сапоги с блестящими подковами  на перины, постеленные для удобства, сидели немецкие солдаты, играли на губных гармошках, что-то радостно кричали. На стволах танковых пушек вереницами раскачивались подвешенные за связанные ноги куры.

«Да-а-а, просто день выдался такой: все заглянули в лицо смерти, хотя еще были живы».

 

Наступил  декабрь 1945  года. Отгремели победные салюты, отлились слезы по невернувшимся с войны. Выпал снег, и Нина вышла прочищать дорогу к дому. Вдруг она заметила, что от Новоалександровского по наметенному снегу пробирается к Лубинке одинокий солдат. Он увидел Нину и побежал, проваливаясь в снегу, потеряв шапку. Он бежал напрямую, сбившись с дорожки, к Нине. «Алеша! Алеша!», - закричала Нина, узнав брата Лешу, вернувшегося с войны, и бросилась ему навстречу.  Они обнялись, потом Нина неожиданно отстранилась, схватила его за грудь, на которой были медали «За отвагу», «За боевые заслуги», «За взятие Берлина», «За победу над Германией», и строго спросила: «Алеша, ты бил немцев?». Алексей растерялся и пробормотал: «Нина, я делал все, что от меня требовал фронт!».

В семье часто вспоминали эту первую встречу и вопрос Нины к брату, вернувшемуся с войны. В ответ мама всегда приводила один вопиющий факт, случившийся на ее глазах. После четвертого  октября 1941 года наступило пятое. По Варшавскому шоссе потянулись длинные колонны пленных, попавших в окружение в Вяземском «котле». Люди собирали что могли из продуктов и носили пленным. Мать протянула Нине кусок хлеба: «Отнеси на шоссе и отдай кому- нибудь из пленных». Нина пришла на шоссе, по которому шла колонна. Немецкие конвоиры громко кричали, не подпуская людей близко. Тогда Нина бросила хлеб издали. Один русский солдат пытался поймать хлеб, но он выскочил у него из рук и упал в метре от идущего. Пленный  сделал шаг в сторону из колонны, нагнулся и поднял хлеб. Когда он выпрямился, немец выстрелил ему прямо в лицо. Девочка увидела, как у него полилась по лицу черная кровь и он упал. Нина не помнила, как вернулась домой. Она сказала матери: «Не посылай меня больше туда! Я не пойду!». После этого она всегда говорила: «Позади этого немца что, Гитлер стоял?! Зачем он выстрелил в лицо мальчишке?! Все они - убийцы и преступники  и заслуживают только смерти!».

В августе 1943 года, когда освободили Лубинку, к Нине подбежала подруга: 

- Нина, иди посмотри, на огороде лежат два убитых немца.

- А что на них смотреть. Убиты, ну и хорошо. Вон наши солдаты лежат, их похоронить надо. 

37 убитых солдат лежали на краю Лубинки за нашей усадьбой,  убитые этими двумя немецкими пулеметчиками. Сгорела деревня, все плакали. Подошел капитан:

- Не плачь, мамаша, по гнилушкам, построим новые. Поплачь лучше по людям. Мой взвод погиб за вашу деревню. А ты, девочка, - обратился он к Нине, - собери у погибших документы. 

 Нина вынимала документы, письма. Тех, у кого лицо было залито кровью, вытирала...